top of page

ГРИГОРЬЕВ
Геннадий Анатольевич

(14 декабря 1950Ленинград — 13 марта 2007Санкт-Петербург) — российский поэт, драматург. По мнению различных критиков и поэтов, «последний российский народный поэт», т.е. поэт, на чьи стихи складывались песни, чьи строчки сразу же расходились на поговорки.
/Википедия/

Этюд с предлогами

Мы построим скоро сказочный дом

С расписными потолками внутри.

И, возможно, доживём до...

Только вряд ли будем жить при...

 

И, конечно же, не вдруг и не к нам

В закрома посыплет манна с небес.

Только мне ведь наплевать на...

Я прекрасно обойдусь без...

 

Погашу свои сухие глаза

И пойму, как безнадежно я жив.

И как пошло умирать за...

Если даже состоишь в...

 

И пока в руке не дрогнет перо,

И пока не дрогнет сердце во мне,

Буду петь я и писать про...

Чтоб остаться навсегда вне...

 

Поднимаешься и падаешь вниз,

Как последний на земле снегопад...

Но опять поют восставшие из...

И горит моя звезда — над!

Фронтовое письмо

Каких только чудес на белом свете нету!

Конверт о трех углах, обычный, фронтовой…

Полвека почитай он провалялся где-то.

И вот пришел с войны и лег передо мной.

 

Наткнувшись на него среди макулатуры,

Я понимал: читать чужие письма – грех.

Но аккуратный штамп «Проверено цензурой»

Как бы уже письмо приоткрывал для всех.

 

Был цензор фронтовой рабом цензурных правил.

И он (а вдруг письмо да попадет к врагу)

Лишь первую строку нетронутой оставил

Да пощадить решил последнюю строку.

 

Я цензора сейчас не упрекну в бездушье.

Он свято чтил свой долг, он знал свои права.

Не зря же он письмо замазал жирной тушью.

Наверно, были там и вредные слова.

 

Писалось то письмо в окопе? На привале?

И кто его писал – солдат ли, офицер?

Какие сны его ночами донимали?

О чем он помышлял во вражеском кольце?

Лишь «Здравствуй, жизнь моя!» –

оставлено вначале.

И «Я люблю тебя!» –

оставлено в конце.

Песенка статиста

Мне досталась в этой пьесе

Очень маленькая роль.

В ней всего четыре слова:

«Мы прорвемся мой король!»

 

Десять выпадов рапирой,

И когда свободен путь,

Умирающий противник

Мне клинок вонзает в грудь.

 

Я лежу на авансцене,

Муха ползает по лбу,

Уходящего сраженья

Слышу топот и пальбу.

 

Но придет священник вскоре,

Побормочет надо мной.

И король потупя очи

Скажет: «Умер как герой!»

Я спрошу его в антракте

Скрыв под желтой маской боль:

«Как вы справитесь с врагами,

Я ведь умер мой король?»

 

И король ответит грустно:

«Не волнуйся, мальчик мой,

Я и сам по этой пьесе

отрицательный герой.

 

И меня в ближайшем акте

Расстреляют у стены,

Очень может быть на благо

Этой чертовой страны…»

 

Мне досталась в этой пьесе

Очень маленькая роль.

В ней всего четыре слова:

«Мы прорвемся мой король!»

На плоском небе — плоская луна

На плоском небе — плоская луна.

Все королевство — на живую нитку.

Сквозь старый бархат улица видна,

Зато хлопот поменьше и убытку.

 

Так и живу — на публику, при всех

Заботясь о душе и о желудке

Под злобный гогот, под веселый смех,

Под шепоточек из суфлерской будки.

 

Суфлер уверен — это балаган,

Где понарошку любят, умирают…

Он думает — из ваты облака,

Так и дождей под ними не бывает.

 

Он в панике — актер безбожно врет!

Презрев единство времени и места,

Я не хочу заглядывать вперед.

Я отступил от авторского текста.

 

А зритель валом валит посмотреть

Мою игру, талант одобрить, юмор…

И «бис!» орет, чтоб я повторно умер.

Я не могу повторно умереть!

 

Я честно жил и был в бою сражен.

Так прокричи во все концы глашатай

Я жил и умер на земле дощатой.

И никогда не возжелал чужой.

Встречный ветер

А я не верю в попутный ветер,

Что над землей разгоняет тучки.

Попутный – крутит, попутный – вертит,

Попутный ветер – плохой попутчик.

 

И чтобы черт меня не попутал,

Чтоб на земле мне стоялось крепче –

Ты не желай мне ветров попутных.

Моя надежда на ветер встречный!

 

Попутный ветер – сума  и посох.

И, значит, нужно ему перечить.

Мы сняли парус. Идем на веслах.

Нам ветер встречный расправил плечи!

***

В непонятках, в любви, в работе

Мы куда-то себя торопим...

Петербург стоит на болоте.

По болоту идём. По топям.

 

Если даже по магазинам

Или в гости к знакомой даме,

Всё равно идём по трясинам,

Со-тря-са-ющим-ся под ногами.

 

Петербург — он почти в Европе,

Петербург — он богат дворцами.

Но какие повсюду топи!

Чуть оступишься — и с концами.

 

Купола стоят в позолоте.

Шпили ввысь устремились стройно.

Петербург стоит на болоте,

По ночам у нас неспокойно.

 

На болоте не сыщешь брода,

На болоте шумит осина.

Вон — случайного пешехода

Засосала опять трясина.

 

Как подумаешь — а ведь что-то

В этом мире не то творится.

Все спешат. А кругом — болото.

....

Дай вам Боже не провалиться.

***

Губами из воздуха слово слеплю.

И ты по губам угадаешь: «Люблю».

Ты видишь, как в комнате стало светло?

Ты слышишь, как слово встает на крыло?

 

Возьми же его, подержи у лица

И в жаркое небо швырни, как птенца!

В нем все истребиное – ярость и стать:

Пшеном не прельстить и стрелой не достать!

 

И неистребимо клокочет в крови

Высокая, хищная жажда любви!

И город внизу изумленно гудит:

— Какое красивое слово летит…

***

Душа не поладила с телом.

Ей стало невмоготу,

Как белая девочка в белом,

Уходит она в темноту

 

«Вернись» – я кричу ей – «на место.

Смотри, начинается дождь.

На улице холодно мерзко,

Простудишься и пропадешь».

 

Верни ее, дуру, попробуй.

Все тоньше и призрачней свет,

И плоть моя с тяжкою злобой

Покорно плетется вослед.

***

Как бы я с этой женщиной жил!

За нее, безо всякой бравады,

Я бы голову даже сложил,

Что сложнее сложенья баллады.

 

Дав отставку вчерашним богам,

Я б не слушал сомнительных сплетен.

И отдал бы ей все, чем богат.

И добыл бы ей все чем я беден.

 

Я б ей верой и правдой служил!

Начиная одними губами,

Я бы так с этой женщиной жил,

Что в морях возникали цунами!

 

И, за нею не зная вины

(что поделаешь – годы такие…),

Наблюдал я лищь со стороны,

Как бездарно с ней жили другие.

 

Но однажды ( я все же везуч –

Помогает нечистая сила)

Протянула мне женщина ключ

Поняла.

Позвала.

        Поманила.

 

И теперь не в мечтах – наяву,

Не в виденьях ночных, а на деле

Как я с женщиной этой живу?

А как сволочь.

Глаза б не глядели.

Тройка

— Куда нам сегодня податься,

Где нам от забот отдохнуть?

— Поедем на тройке кататься!

— Ты шутишь, мой милый? – Ничуть!

 

Пусть прошлых столетий постройки

Ласкают придирчивый взгляд!

— Мы едем кататься на тройке?

— На тройке, тебе говорят!

 

Поэты в романтике стойки,

Она так и прёт изнутри!

Мы едем кататься на тройке –

Трамвае под номером три!

 

— Мы едем кататься на тройке!

— Вдвоем?

— Ну конечно, вдвоем.

Пусть Саша гуляет вдоль Мойки,

Мы Сашу с собой не берем!

 

Помчимся в трамвайной упряжке,

С собою не взяв никого,

Почти что от берега Пряжки

До самого ЦПКиО!

 

Мне все по дороге знакомо –

И сумрачный замок, и сад,

И каждого старого дома

Не раз обновленный фасад.

 

И там, где трамвайная ветка

Внезапно замкнется кольцом,

Начало двадцатого века

Внезапно сомкнется с концом.

 

Уже за оконцем – околица,

И путь заметает пургой…

Но весело три колокольца

Звенят под трамвайной дугой!

Неименье

Никогда ничего не имел,

Ни меча, ни щита,

Защищаясь от нечисти

Разве что крестным знаменьем...

Никогда ничего.

Но вовек нищетой не считал

То, что именую сегодня я

Своим неименьем.

 

Неименье моё!..

Я не знаю, поверишь ли ты,

Что оно существует.

Но в этом могу побожиться.

Там ржавеют пруды,

Отражая железо листвы.

И листва в октябре

С тихим звоном на землю ложится.

 

Ты смеёшься: ведь нет ничего!

Разумеется, нет.

Это просто приём,

Обусловленный стихотвореньем.

Это просто игра.

Это просто неяркий рассвет

Осветил облака,

Что плывут над моим неименьем.

 

Продолжается жизнь!

Снова зазеленеют поля.

Продолжается жизнь!

Ибо все-таки встретились двое.

Я велел запрягать.

Собирайся, родная моя...

Я тебя увезу

В неименье своё родовое.

***

Я еще причиню тебе

Столько горя, что невозможно…

Столько боли, что не стерпеть…

Но – сегодня я – осторожно.

 

Завтра вступит с миром в союз

Соловей в чистоте непреложной.

Но чистейшую ноту свою

Как он пробует осторожно!

 

Будут краски гореть на лету –

Завтра бес овладеет художником.

Но – к нетронутому холсту –

Кистью медленной, настороженной…

 

Не тревожу чужих зеркал,

Где твое отражение – ложно.

Я так долго тебя искал!

Не сегодня я – осторожно…

 

И доносится из-за реки,

Из чужого, осеннего сада

Осторожный звон листопада.

Как литавры его легки!

bottom of page